Великий Гегель утверждал, что философия не может заимствовать свой метод от подчиненной науки. Тем не менее ученые до сих пор используют частные науки при исследовании всеобщего. Конечно, они могут достигать неплохих результатов в отдельно взятых отраслях знаний, но, как говорится, нельзя верить ни единому их слову, когда речь заходит о философии. Дело в том, что без солидного философского обоснования естествознание не способно выдержать натиска буржуазных идей. Но вместо усвоения достижений мировой философии большинство ученых продолжают руководствоваться той мыслью, что «наука — сама себе философия».
Конфликт между философией и естествознанием возник в начале XIX веке, по мере бурного развития последнего. Ученые полагали, что раз философы не изучают природу, то ничего полезного дать науке не могут. По словам одного из родоначальников позитивизма Огюста Конта, после мифологии и философии в истории человечества начался период положительной науки. Несмотря на то, что данный период длиться почти двести лет, еще ни одному ученому не удалось обойти философию и пользоваться исключительно «чистой» наукой. Другое дело, что они находятся под влиянием самых реакционных философских течений, игнорируя главное достижение классической философии – диалектико-материалистический метод.
В «Науке логики» Георг Гегель писал, что философским методом может быть лишь «движущаяся в научном познании природа содержания». На движение научного познания особое внимание обращал и Владимир Ленин в «Философских тетрадях», считая, что диалектика как логика и теория познания должна быть выведена из «развития всей жизни природы и духа». Что касается взаимоотношения философии и естествознания, то, по Ленину, достижения науки необходимо осмыслить в контексте исторического развития. Другими словами, историю развития познания и практической деятельности следует подвергнуть «диалектической обработке», а каждое новое научное открытие – выразить на философском языке.
Как правило, ученые не только не рассматривают выявленные научные факты в историческом контексте, но и на их основе создают «новую» философию. В свое время открытие электрона, пошатнувшее старые механические представления о массе тела, послужило поводом для различного рода философских спекуляций об «исчезновении материи». Они известны под названием махизма, который представляет собой вторую волну позитивизма. В книге «Материализм и эмпириокритицизм» Ленин на примере махизма доказал, что принцип релятивизма, относительности нашего знания, в период ломки старых теорий, при незнании диалектики, неминуемо ведет к идеализму.
Для тех, кто не усвоил материалистической диалектики, все старые истины физики оказываются относительными истинами, что, в свою очередь, ведет к отрицанию объективной реальности, данной нам в ощущении. Владимир Ленин, в отличие от австрийского физика Эрнста Маха, понимал, что из суммы относительных истин в их развитии складывается абсолютная истина, и в каждой научной истине, несмотря на ее относительность, есть элемент абсолютной истины. Во многом «абсолютность» атомистически-механического понимания природы классической физикой стала причиной распространения субъективизма в науке.
Последующие научные открытия, в том числе и открытия в области электромагнетизма, в очередной раз подтвердили известное изречение Фридриха Энгельса о том, что движение есть форма бытия материи. Изменчивость всех форм материи всегда была опорой диалектического материализма. И только он в состоянии дать правильную формулировку релятивизма как приблизительного отражения объекта, реально существующего вне человеческого сознания. В частности физику, марксизм объясняет как борьбу между природой, находящейся в бесконечном движении и разумом, бесконечно познающего это движение. А наука в целом есть отражение противоречия между абсолютным движением материи и относительностью его познания. В свою очередь махизм отрицает объективность противоречия и рассматривает их как дискомфортное конфликтное состояние организма или как чисто субъективное состояние, от которого организм хочет поскорее избавиться.
Если наука под тяжестью своих собственных открытий будет не в состоянии подняться до уровня диалектического материализма, тогда она неизбежно скатиться к реакционной философии, с ее утверждением о наличии движение без материи и отрицанием объективной реальности. При этом относительность наших знаний о материи нисколько не доказывает того, что материя есть продукт нашего ума. Задача философии в том и состоит, чтобы исследовать отношение сознания к материальному миру, как совокупности существующих в природе и истории вещей, событий, процессов. Речь идет не только об отношении индивидуального, но и, что самое главное, общественного сознания к материальному миру, который в свою очередь противостоит как индивидуальному, так и общественному сознанию. Если же пренебрегать наукой, как формой общественного сознания и за основу теории познания брать индивидуальный опыт, то идеализм неизбежен. Поэтому, чтобы наука с каждым новым открытием не впадала в идеализм, необходимо изучать законы развития этой всеобщей формы сознания.
Продолжая линию Ленина, советский марксист Эвальд Ильенков в книге «Ленинская диалектика и метафизика позитивизма» подчеркивал, что в плане решения основного вопроса философии сознание, психика, мышление, дух являются синонимами. Но решить вопрос отношения материи и сознания нельзя, минуя философию, потому что идеальное, как и материальное, невозможно подтвердить или опровергнуть с помощью научного эксперимента. По Ильенкову, диалектика в том и состоит, что материя не определяется как таковая, а только через ее противоположность. При этом одна из противоположностей фиксируется как исходная, а другая – как возникающая из нее.
Однако на протяжении столетий естествоиспытатели ищут сознание там, где его никогда не было, нет и быть не может – в физиологии. Начиная с вульгарного материализма, который возник в период бурного развития естествознания XIX века, сознание отождествлялось с человеческими органами. По утверждению немецкого зоолога Карла Фогта, мозг выделяет мысль, подобно тому как печень – желчь. Немецкий врач Людвиг Бюхнер сводил сознание к происходящим в мозгу нервно-физиологическим процессам, а итальянский физиолог Якоб Молешотт утверждал, что его не существует без фосфора. Представители вульгарного материализма были ревностными поклонниками дарвинизма, искренне боролись за идею материализма в естественных науках, пропагандировали атеизм. Но это такой атеизм, после которого, как писал один марксист, хочется верить в Бога.
Вульгарный материализм был реакцией против немецкой классической философии и получил широкое распространение в Европе. Однако перед таким материализмом имеет преимущество не только гегельянство, но даже религия как общественная форма мышления. Видный марксист Василий Пихорович отмечает, что религия хоть и в перевернутой форме, но пытается выразить внутреннюю связь отдельного индивида с всеобщим. «Уже другой вопрос, — продолжает он, — что религия, вполне правильно чувствуя, что сущность человека нужно искать за пределами его индивидуальности, начинает искать ее слишком далеко — за пределами материального мира в целом. У религии получается, выражаясь языком артиллеристов, «перелет». Но то, что, пытаясь обнаружить сущность человека, «целиться» нужно не в индивида, религия угадывает верно» («Производство людей и производство идей»).
В старом предисловии к «Анти-Дюрингу» Энгельс обращал внимание на то, что в XIX веке с мощным подъемом естествознания за борт было выброшено не только гегельянство, но и диалектика. И произошло это в тот самый момент, когда только диалектический метод мог помочь науке выбраться из теоретических трудностей. В середине XIX века в немецких университетах конкурировали между собой различные сорта эклектизма, состряпанных из одних лишь отбросов старых философских систем. Все они были одинаково метафизичны. Из классической философии, отмечал Энгельс, сохранилось только неокантианство, последним словом которого была вечно непознаваемая вещь в себе. Но именно эта часть учения Иммануила Канта меньше всего заслуживала сохранения (К.Маркс, Ф. Энгельс, Собр. соч., изд. 2, т. 20, с. 368). К слову, современная наука ни на шаг не продвинулась дальше естествознания позапрошлого века в плане «решения» философских задач.
Справедливости ради отметим, что союз науки и философии не сложился даже в советский период. Едва ли не с первых лет социалистической революции возникла взаимная неприязнь между учеными и философами, что, в первую очередь, проявилось в споре между «механистами» и «диалектиками». Сразу оговоримся, что правых в этой дискуссии не было: и те, и другие понимали диалектику абстрактно. Но одно дело ученые, которые стоят на позициях материализма и борются с самыми реакционными идеалистическими течениями в науке, и совсем другое – философы, которые понимали диалектику не как логику и теорию познания, а как онтологию.
Задача философов состоит в том, чтобы на основе материалистической диалектики помочь ученым выработать собственный метод. Однако «диалектики» отрицали метод отдельных наук и признавали только диалектику природы и общества. По их мнению, диалектика – это наука обо всем, которая должна господствовать над другими науками. В результате вместо добровольного сотрудничества получилось грубое вмешательство «философии» в дела науки. Введение диалектики в естествознание в директивном порядке привело к тому, что в Советском Союзе философы, например, учили селекционеров, как им выводить зимостойкие сорта пшеницы.
«Философы занимались не тем, чем должны были заниматься – логикой и диалектикой со своим собственным предметом, а именно мышлением, — пишет российский марксист Сергей Мареев о советском «диамате». — Они выясняли, является философия царицей наук или их служанкой, забыв собственный предмет, каким он был в классической философской традиции, начиная с Аристотеля, у которого философия есть мышление о мышлении, и до Гегеля, у которого основной и главной «философской наукой» является Логика как наука о мышлении» (С. Мареев, «Из истории советской философии: Лукач-Выготский-Илъенков», М. 2008, с. 373).
В свою очередь, отсутствие союза между учеными и философами лишь усугубляло позитивистские тенденции в советской науке. Это неизбежный результат развития (точнее, «завития») естествознания без диалектики. Об этом предостерегал Владимир Ленин в статье «О значении воинствующего материализма», поэтому уделял особое внимание сотрудничеству с представителями естествознания. В качестве примера он привел и высоко оценил работу советского физика Аркадия Тимирязева о теории относительности Эйнштейна, опубликованную в журнале «Под Знаменем Марксизма». Ленин считал, что перелом, который переживало естествознание, непременно будет порождать реакционные философские школы. Поэтому для борьбы с ними «воинствующий материализм» должен привлекать естествоиспытателей.
Впоследствии Тимирязев стал одним из лидеров «механистов», с которыми «диалектики» во главе с Дебориным вовсе не собирались создавать никакие союзы. По иронии судьбы, именно Деборин возглавил вышеупомянутый журнал после смерти советского вождя, что только усложнило взаимопонимание между учеными и философами.
Станислав Ретинский
